Откровения судебного медика [сборник] - Игорь Гриньков

Характер разложения указывал на пребывание бренного тела в воде примерно с зимы, а полное отсутствие на нем одежды (как известно, даже «моржи», купаясь в лютые холода, надевают плавки) явно наводило на предположение о вероятной насильственной категории смерти, что не способствовало улучшению настроения у В. Ильжиринова и Ю. Огурцова: «подснежники» — послезимние трупы, как правило, таят в себе массу неприятных для прокуратуры и милиции сюрпризов.

Разложившийся труп, по правде говоря, не вызывает особого воодушевления даже у видавших виды судебных медиков, но от судьбы не уйдешь (работа есть работа); утешением служит то, что такие «объекты» попадаются не так уж часто (я хотел сказать, не ежедневно). Поэтому реакция рядового обывателя на наш труд вполне закономерна и понятна. Но снобистско-высокомерное отношение некоторых наших коллег-медиков, врачей других специальностей, совершенно необъяснимо:

— Как вы можете возиться с такими трупами?

Простите, а как вы, господа-инфекционисты, визуально изучаете консистенцию «стула» в ночной вазе? Или вы этого уже не делаете?

Или: как вы, уважаемые господа-проктологи, с глубочайшим интересом исследуете слизистую оболочку прямой кишки, используя ректороманоскоп — специальный оптический прибор, вставляемый известно куда?

Или: как вы, многоуважаемые господа-стоматологи, целый день ковыряетесь в кариозных зубах пациентов, которые, кстати, не фиалками пахнут? Чем ваши манипуляции чище и благороднее?

Справедливости ради надо отметить, что это касается небольшого процента врачей; большинство вменяемых коллег совершенно адекватно воспринимают работу судебно-медицинских экспертов и не считают нас париями медицины.

Практическая медицина вообще деятельность довольно грязная и малоромантичная. Заниматься ею должны люди особого склада, не впадающие в истерику от вида крови, гноя, мокроты, разлагающихся тканей человеческого организма. Гиппократ называл их врачами и отбирал себе в ученики молодых людей не столько по интеллектуальному уровню, сколько по заложенному в них гуманистическому заряду.

Лишь незначительная часть медиков «лишена» возможности лицезреть перечисленное выше: это организаторы здравоохранения (медицинские чиновники), сотрудники оргметодотделов, работающие с бумагами, а не с людьми (те же клерки, только помельче калибром), и представители отдельных медицинских специальностей.

Существует миф о сверхвысоких доходах судебно-медицинских экспертов (поэтому, дескать, и идут в эту профессию). Вынужден огорчить наивных любителей считать чужие заработки. У судебно-медицинского эксперта обычная врачебная ставка плюс 30 % доплаты за профессиональную вредность. Имеются, правда, доплаты за стаж, квалификационную категорию, за выезды на места происшествий. А любая дополнительная надбавка за увеличение объема выполняемой работы или за расширение зоны обслуживания вызывает неодобрительную, мягко говоря, реакцию планово-экономического отдела Минздрава. В итоге сумма зарплаты получается более чем скромная. На эти деньги не построишь особняк с лифтом, не купишь 200-й «мерс», не удостоишься чести стать бой-френдом эбеновой Наоми Кэмпбелл.

Что касается лично меня, если это кого-то сильно интересует, то проживаю в стандартной «хрущобе», на службу езжу на обычной «маршрутке» (подержанный «жигуленок» при желании мог бы позволить себе купить, но никогда к этому не стремился — не хочется быть рабом бывшей в употреблении машины), Канары и Багамы видел только в кино. Не думаю, что такое положение дел нормально, но пока в стране существует тарифная сетка оплаты труда, которую, кроме как идиотской, никак не назовешь и по которой начисляется зарплата, медики, включая судебных экспертов, никогда не станут представителями среднего класса и не будут жить достойно…

Неприятный труп препроводили в морг Бюро СМЭ, где он был подвергнут тщательному исследованию. Экспертизу поручили провести очень квалифицированному специалисту, к сожалению, справившемуся с поставленной перед ним задачей не в полной мере, допустившему одну концептуальную ошибку в формулировании выводов, которая повлекла за собой цепь дополнительных, уточняющих исследований и мероприятий.

Чтобы не вводить в состояние транса читателя, не стану описывать общее состояние тела, к тому же основательно подпорченного обитателями водоема — рыбами и раками, что еще более осложнило работу эксперта.

Дурные предчувствия и предварительные прогнозы следствия сбылись: на трупе были выявлены множественные раны (на шее, груди, животе, левой руке — общим числом 15), часть из которых проникала в полость грудной клетки, повреждая легкие, сердце и аорту — самый крупный кровеносный сосуд. Длительное пребывание трупа в воде (наш коллега определил этот срок в промежутке от 3 до 6 месяцев) сделало свое «черное» дело; края и концы ран были разрушены гнилостным процессом, поэтому высказаться однозначно об орудии (или орудиях) травмы было крайне сложно, хотя эксперт справедливо склонился в пользу действия колюще-режущего предмета типа ножа.

Ко всему прочему, при вскрытии им были отмечены множественные двусторонние переломы ребер с обеих сторон, которые располагались в различных местах и концами своих отломков повреждали плевру. Но этот очень существенный факт почему-то не нашел отражения ни в судебно-медицинском диагнозе, ни в «Выводах» (очередной необъяснимый «прокол» опытного специалиста).

В легких и почке, изъятых для лабораторного исследования, был обнаружен диатомовый планктон, что и дало основание эксперту (по его мнению) поставить основной диагноз — «Утопление в воде. Наличие диатомового планктона во внутренних органах…» — далее следовало перечисление всех травматических изменений — то есть ран, в том числе и смертельных, за исключением переломов ребер.

Исходя из концепции утопления в воде, в «Выводах» эксперт в категоричной форме утверждал: «В воду был брошен живой человек, а не труп». Далее следовал пункт, в котором отмечалось, что промежуток времени между причинением ранений и смертью был очень короткий. Этот вывод был не очень логичен в свете версии утопления в воде живого человека.

Следуя такой трактовке, исколотый (предположительно ножом) потерпевший был уже предварительно раздет донага и сразу же брошен в ледяную воду, не успев умереть от ранения сердца и аорты. Ибо, будь он одет по-зимнему, то за время, которое требуется для снятия одежды, он уже благополучно бы скончался от острой кровопотери, вызванной повреждением аорты, повторяю, самого крупного кровеносного сосуда.

Диатомовый планктон, используемый при экспертизе утопления в воде, представляет собой микроскопические, невидимые глазу водоросли, характерной особенностью которых является наличие твердого, не разрушающегося под действием окружающей среды створчатого панциря, состоящего из кремнезема или опала, материала прочного, как алмаз. Диатомовый или фитопланктон встречается практически во всех водоемах не только в период своего размножения, но, хотя и в меньшем количестве, в зимнее время. Бывают случаи, когда его обнаруживают в обыкновенной водопроводной воде. Вот поэтому забор некоторых органов из трупа требует соблюдения определенных правил.

На относительно свежих трупах выявление диатомей в легких и почках является доказательством прижизненности утопления. Правда, существует так называемый «сухой» тип утопления, когда при резком спазме гортани вода вообще не попадает в легкие. Но, повторяю, эта книжка предназначена не для судебно-медицинских экспертов, а для широкой публики, и я сознательно упрощаю некоторые экспертные аспекты, не имея желания превращать ее в некий учебник или пособие. Это — всего лишь случаи из практики.

Наличие планктона только в легких вообще не может служить доказательством утопления. Вода, попадая в легкие механическим путем через верхние дыхательные пути, заносит туда в огромном количестве эти мельчайшие водоросли, что может произойти и с мертвым телом, погруженным в воду. Гораздо более надежным является обнаружение планктона в почках, куда он попадает только вместе с циркулирующей кровью. Но абсолютным подтверждением утопления человека при жизни считается обнаружение диатомового планктона в пазухах (особых полостях) основной кости черепа и в костномозговых каналах длинных трубчатых костей.

Поскольку кремниевые панцири диатомей не разрушаются даже под действием едких кислот и щелочей, то выявить их можно и на сильно разложившихся, и на скелетированных трупах.

По состоянию зубов и некоторым другим признакам эксперт констатировал (правда, у секционного стола это сделать можно только приблизительно), что возраст неизвестного 28–33 года. Длина тела составляла 177 см.